Июль.

Июль это месяц слишком. Слишком жарко. Слишком поздно и слишком рано одновременно. Безграничное лето уже обозначило свои границы. Слишком мало успели, слишком быстро идет время, скоро конец лета. Слишком часто вспоминается детство. Слишком затяжные дожди по ночам. Слишком сильно парит раскалённый асфальт.  Слишком низко летают стрижи. Слишком назойливы комары и мухи. Слишком много людей на берегу. Слишком душно и слишком сквозит. И, слишком хочется любви, бескрайней, бесконечной и безусловной. 

Когда чего-то больше чем нужно, это становится болью. Июль - месяц слишком. 

Жить с ним это жить с двумя разными людьми.

  Один - большой, внимательный, любящий, громкий, смешной, сильный, нежный. Можно вписать любой эпитет - все подойдет. Потому что этот он - идеален, ну или почти. Неидеальность его нужна лишь для напоминания о том, что он живой человек, а не выдуманный образ.

  Другой - чужой, пустой, жестокий, холодный, бездонный. "Бездонный" не в поэтическом смысле этого слова. Ведро без дна: что ни лей - все не то и всегда мало. Бездонность - это бег по замкнутому кругу вины и разочарования: как не старайся, он все время пуст. Рядом с ним холодно и одиноко, как в  пустыне зимней ночью.

   Жизнь ее давно стала черно-белой. Каждая белая полоса - взлет, счастье, невесомость, полет. Каждая черная - бездна, ад, пропасть. Принятое вечером решение покончить с этим и уйти,  тут же отменялось чрезвычайным происшествием. И вместо едва увиденной в грезах одинокой, но спокойной жизни, она оказывалась то в больнице, то в полицейском участке, то у разбитой машины, где на обочине сидел чудом выживший он. Обещания, покаяние, осознание грехов и ошибок, объятия от которых земля из под ног, и снова они вместе парят над миром, тонут в счастье и друг друге. Выбирая его, она все дальше уходила от себя.

  Одним словом, так они и жили, как говорится: спали врозь и дети были.  Спали они действительно врозь. Когда он был большим, любящим и нежным, то уходил на цыпочках спать в гостиную, чтобы не будить ее своими бурными сновидениями, в которых он играл в футбол, дрался наотмашь с хулиганами, покорял вершины. Когда он становился тем, другим, сна было мало, она умоляла его уйти в другую комнату, чтобы завтра были силы встать по будильнику и собираться на работу. Он не спал, и постель с ним была еще холоднее, чем без него.

  Дети - особая тема. Каждая беременность, казалось, изменит жизнь и не будет больше ни "выше неба" ни "ниже дна". Но ни беременность, ни родившийся сын, а после дочь, никакое "ни" не меняло сути их жизни: черное дно ада, а после стремительный взлет к звездам.

   Говорят, что слишком большая любовь одного человека делает ненужной любовь остальных. С ним она забывала все и вся. Он был ей любящим отцом, заботливой мамой,  старшим братом, о котором она мечтала. Он был ей другом. Он был ей даже подругой, которая  подскажет какое платье надеть. Он был ей коллегой, с которым можно обсудить несговорчивых клиентов и сердитого начальника. Когда родились дети, то она с удивлением обнаружила, что уже давно мама. Потому что он был для нее и сыном тоже: тем о ком хочется заботиться, опекать, взращивать. Он был для нее всем. В те дни когда они летели вместе к звездам: его огромная как небо любовь наполняла ее всю. Счастье испытанное рядом с ним, сродни самому сильному наркотику. Растворяясь в нем, она забывала о юбилеях, датах, праздниках, событиях, похоронах, свадьбах и всем том, что не имело к нему отношения. Подруги, коллеги, мама, папа, неродившийся брат, и что уж скрывать, даже дети - все это было за стеклом, в тумане, фоном. Фигурой был он. Большой, любящий, громкий, нежный, веселый. умный.

 

   Все люди казались лишними и чужими. Их любовь была не нужна. Не нужны были и любые другие чувства. И все казалось ладно, разве не об этом во всех книгах и заповедях "будут двое одна плоть". Но привязанный к ней своим обожанием, поглотивший ее своим обаянием, он уставал, истощался, становился пустым. И тогда приходило дно. Когда доктор говорил о биполярном расстройстве они взяли его насмех. Он говорил о лечении, о периодах восстановления, о снижении амплитуды взлетов и падений, о том как может она ему помочь в этом, если будет сохранять здоровую дистанцию и привычный уклад. Они едва сдерживались, чтобы не разразиться то ли смехом то ли матерной бранью. Они без устали иронизировали и осыпали сарказмом и тонким интеллектуальным юмором сказанное доктором. Шутили, что диагнозы имели все гении, и что было бы если бы психиатры добрались до Пушкина или Ван Гога? Правда казалась не романтичной, голой и даже какой-то грязной. От нее хотелось отвернуться. И быть счастливыми. Ведь сейчас это так. Узел завязывался крепче.

   Июль это месяц слишком. Слишком жарко. Слишком поздно и слишком рано одновременно. Безграничное лето уже обозначило свои границы. Слишком мало успели, слишком быстро идет время, скоро конец лета. Слишком часто вспоминается детство. Слишком затяжные дожди по ночам. Слишком сильно парит раскалённый асфальт.  Низко летают стрижи. Слишком назойливы комары и мухи. Слишком много людей на берегу. Слишком душно и слишком сквозит. И, слишком хочется любви, бескрайней, бесконечной и безусловной. Когда чего-то больше чем нужно, это становится болью. 

  Его любовь была слишком большой, она оттеснила всех других людей из жизни, ликвидировала смыслы, истребила связи. Они были болью друг друга, и все реже радостью.

   Когда он не выдерживая парения под облаками, ощущал, что крылья давно связаны и  падал вниз, рушилось все. Он уходил. Уходил каждый раз навсегда. Оставлял ее одну. Забирал себя, бросал в нее тысячи обвинений, сеял вокруг пустоту и туман, забирал Солнце и Луну.

- Ушел и меня с собой унес. Меня больше нет. Там меня нет, потому что я ему не нужна. А здесь меня нет, потому что нет его.

   Она становилась пустым местом. Слишком большим пустым местом, чтобы изжить саму себя. Приходилось оставаться живой. Понимать, что разом схлопнулся целый мир. Видеть в детях его отражение и одновременно любить их и ненавидеть. Принимать решение, что в этот раз все окончательно решено. Поспешно собирать вещи и ехать к маме. С детьми. Делать звонок подруге. Выдавливать из себя фразы. Равнодушно перечитывать рабочую переписку. Делать звонки по работе, которые весят целую тонну, и после которых еще больше хочется рассеяться прахом. И мысленно возвращаться к словам доктора, и думать "а может, правда?".

   Так будет идти день за днем. До очередного совершенно неожиданного просвета, обещания, взлета. Но в этот раз черная пустынная ночь затянулась. Просвет не возникал. Его не было уже ... счета она не вела, ей казалось, что вечность.

 Однажды проснувшись в мамином доме - куда она уехала с детьми, спасаясь переменой места - в зеркале она увидела себя. Не просто физическими глазами видела отражение, а казалось, что впервые увидела именно СЕБЯ. И будто насквозь пронзило "время!". Не старая и еще без признаков старения: женщины сейчас долго остаются на вид молодыми девушками. Но время! И вдруг остро так и пронзительно ощутить себя стоящей в спальне на слишком холодном для июля сквозняке. Долго она смотрела на свои глаза, губы, шею. Посмотрела на кисти рук, долго разглядывала пальцы. Вспомнила, как в детстве грызла ногти, и как стеснялась родинки на кончике пальца, потому что казалось, что к нему прилипла грязь. Она смотрела на изменившуюся со времен отрочества фигуру, узнавала и нет себя прежнюю. Голоса детей в другой комнате показались чужими, незнакомыми. Она посмотрела вокруг и будто увидела этот мир впервые.

   А дальше, как в замедленной съемке:  через силу общаясь с коллегами, неожиданно оказалась втянутой в диалог. Посчитала дни до окончания отпуска и ужаснулась тому, как быстро пронеслось время. Поругалась с мамой, и открыла для себя, что есть что-то еще, что способно причинять боль, кроме него. Обрадовавшись очередному пустому дню, отправилась с детьми на речку. Вошла в холодную утреннюю воду, и остро, до боли и мурашек в теле ощутила жизнь. Днем, разморившись от жары, уснула сидя с книгой, которая не то чтобы интересная очень, но половина уже прочтена. А проснувшись от назойливой мухи, вдруг ощутила какое-то подобие счастья. Не умного, а простого физического, телесного, приятного счастья, которое кровь несла по венам. И вдруг ощутила очень маленькие, но такие новые точки жизни. Ощутила в полную силу этот нежданно свалившийся возраст - ведь для него она всегда "любимая девочка" - и испытала страх и радость. Загадала что-то на будущее. Не далекое, нет, там еще больно. А на ближайшее: в выходные поехать с детьми в магазин, переставить мебель в спальне, купить новую сумку, навестить бабушку, сходить в кино. Она видела все это как-бы со стороны. В деталях представляла маршрут в магазин, платье, которое она наденет и сумку, которую выберет. Она будто бы смотрела увлекательный фильм без сюжета, где главная роль отведена ей.

   Но тут снова появился он. Тот он который большой, громкий, сильный, нежный, любящий, смешной. И он был грозой среди ясного неба. Он был долгожданным дождем в засушливом июле, он был стихией, которая сносит все на своем пути. Где он переживал свой мучительный ад, она не знала и не хотела знать. Обычно эти правды делали слишком больно. Он просто явился. В глазах любовь, в голосе нежность.

Она задавала себе вопрос: готова ли она к этой слишком большой любви, если неминуемо ее ждет снова пропасть? И снова отвечала себе предательски "да", хотя давно уже хотелось "нет". "Нет" было бы правдой и настоящим, но это "нет" было слишком еще трудным. "Да" было очень желанным, естественным. И снова слишком большая любовь отменит все вокруг: других людей, отношения, жизнь. Но в этот слишком стремительный июль, что-то произошло. То ли вода в реке была слишком холодной, то ли июль слишком жарким, то ли тишины было чуть больше, то ли его не было чуть дольше обычного, то ли звезды оставались яркими и без него, то ли...

    В один такой слишком жаркий день, когда июль был уже далек от своего начала, но и также далек до своего конца, он, захватив ее в плен, снова сутками напролет говорил, восхищался, обожал. Все было как всегда. Они лежали на берегу реки, он что-то рассказывал, она смеялась в ответ. Но вдруг неожиданно ей захотелось молчать. Она не перенеслась привычно в его тело и душу, а оставалась в своем теле и своей душе. Она слушала его, но слова эти были его слова, не ее. Это были его мыси, не ее. Она отчетливо понимала, что есть она, а есть он. А дома у мамы их ждут дети, и коллега просила позвонить вечером. Через неделю на работу, и столько еще всего хочется успеть.

  Она посмотрела на воду. Потом встала и пошла к реке. Вошла в воду по щиколотку. Ощутила холод и мягкий речной песок между пальцев. Его глаза обещали слишком много счастья. Больше чем нужно. Она медленно шла вдоль реки, глядя, как утопают в песке ноги. В этот момент больше ничего не было нужно. Это было удивительно. Лето обозначило свои границы и  напоминало о чем-то важном.