Просто как «раз-два-три».

Восточная мудрость гласит - все наши предки внутри нас, а потому, имеем ли мы право чувствовать себя одинокими? Мы несем в своем сердце всех тех, кто вошел в нашу жизнь, повлиял на нас, тех, у кого мы учились, и кто учил нас, тех, кого мы любим и кто любит нас.

Мой друг и коллега из Литвы, Робертас Пятронис, поделился тем, как он, будучи начинающим психологом, пришел работать в клинику к доктору А.Е.Алексейчику: «Я довольно сильно стеснялся, когда в моих словах, в выражениях, интонациях угадывались значимые мне люди. Мне казалось, что это подражание, потеря себя, моя зависимость. Но постепенно я перестал этого искусственно избегать. Да, они во мне живут. Они оставили во мне след, который время от времени звучит, и иногда это меня даже радует. След некоторых людей больше, некоторых – меньше. С одними я и сейчас встречаюсь часто, а других видел очень давно. Я благодарен им, и хотелось бы надеяться, что и мой след иногда остается» (журнал:Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия 1/2005 (6)). Помню, как со мной происходило то же самое: я ловила себя на том, что мои жесты, мимика, интонации, выражения повторяют тех, у кого я училась, кого я искренне уважаю и люблю. И точно так же сначала меня это очень пугало перспективой потерять свое «я», сегодня же я испытываю глубокую радость, если вдруг ловлю себя на то, что кто-то важный для меня, проглядывает через мои слова или жесты. Когда понимаешь, что  твой фундамент состоит из кирпичиков, заложенных в тебя значимыми людьми, то уходит страх утратить себя, в этом ощущаешь полноту, возможность роста, и потребность в свое время сделать уже свой вклад в других людей, передавая им себя и тех, кто был до тебя. Выходит такая вот память будущих поколений, не только в генеалогическом древе рода, но и в сфере призвания, дела жизни.

 Человек одинок всегда и никогда. Это сказал Ремарк. Прочтя это предложение в любимой из его книг, я удивилась тому, как странно совпали мысли. Именно эту фразу, слово в слово, я записала в своем дневнике  за год  до того как встретила ее у писателя. Стало радостно от созвучия мысли, от того, что кто-то тебя понял, даже не зная тебя…  То, что явившись на этот свет одна, я одна его покину, давая личный ответ Богу о прожитой жизни, делает меня бесконечно одинокой во Вселенной, так густонаселенной. Вспоминается Маленький Принц, герой одноименной сказки, такой одинокий и ранимый в этой сумасшедшей гигантской вселенной. Не так ли чувствует себя каждый из нас, отказавшись от иллюзий?   Время ухода также не выбирается, как и время появления на свет. Не дано выбрать время и место рождения, семью, в которой суждено родиться и то, что будет происходить с нами, в то время, когда мы не можем еще сознательно выбирать свой путь. Эта заданность, «вброшенность», делает человека экзистенциально одиноким. И одновременно с этим, встает вопрос: могу ли я быть одинокой, если со мной всегда и всюду те, кто?..  

Человек «без роду, без племени» вызывает у окружающих чувство настороженности, своей неузнанностью, ничейностью. Мне важно, поделиться тем, какого я роду и племени, в своем профессиональном призвании.

  Призвание это точка пересечения собственной боли и страсти. Убеждена, что настоящими  психологами, психотерапевтами становятся люди исключительно по призванию. Человек может пытаться стать профессионалом, но если  его дело, не  соткано из личной боли и перспективы исцеления, то это останется  лишь  ремеслом, способом заработка средств или путем к социальному успеху. Нередко в этом контексте упоминается образ «раненого целителя». В его основе лежит история из древнегреческой мифологии о кентавре Хироне. Только раненый целитель может понять страдания больного, и стараться их облегчить. Кентавр Хирон – был бессмертным. Однажды передавая ядовитую стрелу своему другу Гераклу, он случайно выронил ее поранив ногу. Яд причинял невыносимую боль, а поскольку Хирон был бессмертным, то боль эта становилась вечной. В поисках снадобий для облегчения боли, он все больше преуспевал в помощи другим больным. Впоследствии, согласно греческой мифологии, именно он, Хирон, воспитал основателя медицины Асклепия. Для меня ценна мысль, что стать целителем может только тот, кто испытывает боль и имеет мужество от нее не уходить, не прятаться, а болеть к жизни.

Мне очень повезло с учителями. Встречи с ними это не только мой рост в психологии и психотерапии, но и душевный рост, иногда болезненный, но чаще трудный, еще чаще радостный. Я с уверенностью могу говорить о том, что мои учителя это не только профессионалы высокого уровня. Это люди, которые нашли свой путь, свое призвание. Выражаясь словами замечательного доктора и философа Карла Ясперса, «стали тем, что они есть, благодаря делу, которое сделали своим».

Предыстория. Прошлое и НАСТОЯЩЕЕ

2007 год – моя первая сессия в Международном Институте Экзистенциального Консультирования (МИЭК), встреча с Семеном Борисовичем Есельсоном. К тому времени я «зеленый», начинающий психолог, получивший второе высшее психологическое образование в одном из ВУЗов города Донецка. Как все начинающие психологи я веду неутомимую охоту на различные эффективные методики и упражнения. Делаю я это потому, что не представляю, как можно иначе помогать человеку? Что с ним делать, если, не дай Бог, он к тебе таки пришел? Я же должна быстро наладить его жизнь, принести счастье и удачу, безошибочно разгадать его прошлое и предсказать будущее. Именно такой мне грезилась профессия психолога: эдакий всезнайка, супермен и ЯЖПСИХОЛОГ. С такой-то манией величия, отсутствием практического опыта и личной терапии, с ума можно сойти и за собой заодно утащить клиента. Бог уберег людей от обращения ко мне в те времена, и поместил меня в 2006 году работать в детский садик на должность психолога, позже добавив мне волонтеров, которых я должна была готовить для работы в детских домах и больницах,  с людьми с ограниченными возможностями и одинокими стариками.  В детском саду, мне ничего не нужно было «делать» с детьми, дети сами делали то, что было нужно им, оставляя мои заумные, передовые методики без ответа, но охотно откликаясь на экспромты и спонтанные предложения. В детском саду на меня обрушилась тонна документации. Писать отчеты, заполнять журналы оказалось для руководства важнее, чем  проводить время с детьми. Писанина изрядно утомляла: были важны объемы написанного, количество обращений, обработка данных и результаты тестов, но никого не интересовало, что тревожный ребенок нашел себе друга, или драчун из старшей группы вдруг проявил сочувствие к  девочке. По сути, с детьми мне было достаточно хорошо, но все же я чувствовала себя не на своем месте. Сейчас я думаю, что это оттого, что для работы с детьми, человеку необходимо дорасти, узнать ценность детства, его важность для человека. А я тогда была слишком молода, и видимо сама еще была незрелой, недорощенной, спрятанной от самой себя, для полноценного контакта с детьми, да и с людьми в целом. Мне хотелось работать со взрослыми, и тут уж методики и техники это единственное, что, казалось тогда, может спасти, придать уверенность, видеть и понимать что же происходит с людьми. Коротко говоря, мифов касательно того, что такое быть психологом было много, и благодарю Бога, что мне в самом начале моего профессионального пути были посланы люди, которые эти мифы разрушили, и помогли встретиться с реальностью. Стоит ли говорить что первая моя сессия в МИЭК и, словно под меня подобранные, лекция о мировоззрении экзистенциального консультанта и малая группа «Ложь в моей жизни» (ведущий проводил ее по тексту святого аввы Дорофея IV век н.э.)- совершили переворот моего сознания? Мне казалось, что теперь я просто не смогу больше верить опросникам и тестам. Возвращаясь в Киев после первой своей терапевтической сессии, я раздумывала, куда же деть теперь все те книги, тесты, ксерокопии, ассоциативные карты, и все прочее, во что я успела вложить свои капиталы? Раздать нуждающимся? Но для меня это было равносильно распространению сектантской литературы на улицах города. Борис Пастернак в романе «Доктор Живаго» написал: «Хорошо, когда человек обманывает ваши ожидания, когда он расходится с заранее составленным представлением о нем. Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им». Как же точно отображали эти слова то, что я моментально схватила, приняла в ту свою первую встречу с Семеном Борисовичем. Одно я знала точно: я не хочу больше относиться к человеку как к некоему объекту исследования, я хочу быть психологом по-человечески! Но как это воплощать в жизнь я не знала. Я была растеряна, мифы о профессии психолога стали рушиться, а реальность того, что такое призвание быть психологом – была еще закрыта…

 Так я вошла в жизнь  экзистенциального института, и он вошел в мою жизнь. С первой сессии мне было понятно, что это «мое» и что для того, чтобы помогать людям, не нужно создавать некий образ «гуру», образ самого-умного-психолога, и даже наоборот стоит всячески препятствовать тому, чтобы думать о себе как о всезнающем и всепонимающем. Я все меньше стала бояться людей, которые могут ко мне прийти, и того, что я могу что-то не знать, не понимать. Стало очевидно, что попытка психолога понять человека и его жизнь, не вширь, а вглубь, уже ценный дар для того кто ищет помощи в кабинете психолога.  В этой попытке психологом безусловно и безоценочно понять сидящего напротив, часто и происходит переосмысление клиентом своей жизни. Человек, пришедший к психологу не хочет, чтобы тот о нем все знал. Нет! Он хочет с помощью психолога сам себя лучше узнать. Тяжеловесная роль гуру была оставлена, стало легче дышать. И люди стали приходить… Все чаще я обнаруживала рядом со своими клиентами свою неспособность изменить их и их жизнь, и все чаще клиенты находили собственные силы  делать это. Сейчас, спустя годы, я понимаю, что мало кто обращаясь за помощью к психологу, хочет, чтобы ему ставили диагноз и лечили согласно некоему общему предписанию (хотя обращаются и такие клиенты). Но каждый,  кто приходит, хочет быть понятым и услышанным. Человеку в тяжелой жизненной ситуации, нужен не столько рецепт или совет, ему важно время, которое будет посвящено ему, внимание которое будет сконцентрировано на нем, важность его жизни для другого. Удивительно то, как часто клиенты в кабинете психолога озвучивают свое стеснение, «неважность» и «мелкость» своих проблем в сравнении с глобальными бедами человечества. «Вот, Вы наверное думаете, чего я тут рыдаю из-за такой ерунды, ну мало ли, кому муж не изменял с другой женщиной» – вытирая слезы, говорит моя клиентка.  Когда отвечаешь, что многие сталкиваются с изменой, но у нее-то один единственный муж, и одна единственная жизнь, и одно сердце, которое сейчас болит –это приносит  немалое облегчение: ее трудности и боль не обесценены,  она не слышит  шаблонное «пройдет», «с кем не бывает?», «все через это проходят» и т.п. Приведу слова из книги «Полночные размышления семейного терапевтва»    К.Витакера: «Одна из причин существования психотерапии — в том, что, исповедуясь незнакомому человеку, открываешь свободу быть самим собой. Психотерапевта можно ненавидеть без чувства вины. С ним можно быть самим собой и при этом — неотвергнутым. Другими словами, психотерапевт может вытерпеть тебя, когда ты являешься во всей красе, на час-другой в неделю. Благодаря тому, что рискнул показать себя кому-то, становится легче показать себя самому себе» (3).

Помню, что уже после этой первой сессии, для меня стало понятно то, что гораздо позже я прочла в статье Г.У.Кона: «Если теория есть в сущности «то, как мы думаем» (буквально: как мы смотрим на вещи), то практика это «то, что мы делаем или не делаем с тем, как мы думаем». Другими словами, практика есть всегда: она состоит в осуществлении или в не-осуществлении того, как мы думаем.  О техничности я бы сказал так. Она возникает, когда наше действие теряет связь с тем, как мы думаем. Утрата связи может наступить в том случае, если мы позволяем нашему действию стать механическим, автоматическим, потерявшим гибкость. Или даже тогда, когда действие становится просто удобным и привычным, хотя при этом мы отдаем себе отчет в том, что оно не связано с тем, как мы думаем» . Если перенести слова из этой цитаты в нашу жизнь, то примеров будет, увы, немало. Как часто люди, выбирающие свою профессию, осваивают то как «надо» делать, и получив какой-то приемлемый результат, больше не задумываются, не ставят новых вопросов, а просто делают свое дело, механически, лишая себя творческого начала в своем деле. Это печально, если речь идет о людях профессий и служения «человек-человек», таких как педагоги, доктора, психологи, священники.

Пример самих преподавателей и ведущих групп был явным – они не строили догадок обо мне и моем образе жить, они исследовали это со мной, вовлекая меня в  процесс открытия, познания собственной жизни. Это были люди живой мысли, которые каждый раз думали,  смотрели, слышали и открывали заново, имея при этом колоссальный опыт психотерапии. Им удавалось не пускать свои знания в ход, но держать их где-то в таком укромном месте, что их догадки не ранили, не сбивали с толку, они не думали «за клиента». Способность смотреть на мир новыми глазами, на мой взгляд, это одно из самых важных и главных чудес данных человеку Богом. Способность каждый раз быть открывателем, исследователем, первопроходцем. Так в 2009 году впервые побывав на группе Алексейчика Александра Ефимовича, которая проходила в Киеве в рамках сессии института, я это пережила и поняла явно. Если не проживать то, что  происходит на группах доктора Алексейчика, то со стороны этому можно дать техническую, поверхностную оценку.  Сколько раз приходилось слышать о том, что  он  провокатор, специально этому обученный на дорогих тренингах. Или, что он расстановщик, умело различающий «жертв» и предлагая выбрать маму-папу – делает на группе чудеса, добиваясь эффекта «вау». Слышала я о том, что он НЛПист, гипнотизер и все что угодно. Но все, кто так или иначе пытались просто скопировать, «отсканировать» методы Алексейчика сталкивались с неудачей – метода как такового не существует, доктор спонтанен и непредсказуем,  ведь уникален и каждый человек приходящий, казалось бы с обыденной трудностью. Сидя в кругу или за кругом на его группах, становилось очевидным, что нужно оставить все попытки освоить «метод» Алексейчика, а просто жить на его группах (что на самом деле вовсе не просто, как и в самой жизни).  Жить нужно интенсивно и терапевтично,  и условия для такой жизни доктор создает на группе. Просто учиться ЖИТЬ. И тогда возможно получится стать ЖИВЫМ терапевтом, рядом с которым и клиенты будут понемногу ОЖИВАТЬ, ПРОЖИВАТЬ, ЗАЖИВАТЬ.

«Интенсивная терапевтическая жизнь» доктора Алексейчика – это не метод, и не инструмент. Самое простое метафорическое выражение ИТЖ следующее: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Лучше один раз почувствовать, чем сто раз увидеть. Лучше один раз захотеть, чем сто раз почувствовать. Лучше один раз сделать, чем сто раз захотеть. Лучше один раз сделать с душой, с вдохновением, чем сто раз… Лучше один раз сделать это с со-ответствующим мне человеком, чем сто раз с несоответствующим…» (Психотерапия Жизнью)

Я благодарна, что имею возможность проходить стажировки в клинике доктора Алексейчика. Эти недели, проведенные в его отделении, рядом с ним и его сотрудниками, бесценный вклад не только в мое профессиональное развитие, но и возможность личностного и духовного роста.
Институт в котором я училась психотерапии и в котором теперь работаю, назван экзистенциальным. Нередко видя слово «экзистенциальный» люди ассоциируют это со школой экзистенциализма и его философией, а не с экзистенциальным (в данном случае синоним «бытийным») мировоззрением, с тем, что Пауль Тиллих называл «бытием как становлением». Хотя, безусловно, употребляя слово «экзистенциальный», в данном случае,   вкладываются в него именно слова Тиллиха.

Семен Борисович Есельсон, не просто мой учитель, но и человек который поверил в меня, взял совсем незрелой работать в свой институт, поверил мне так, как когда-то А.С.Макаренко поверил в проворовавшегося подопечного, поручив ему большую сумму денег на закупку хлеба для всей колонии. И  уголовник в один миг из вора, малолетнего преступника превратился в надежного товарища: сработал в нем не страх, а тот аванс, кредит доверия который был ему дан. Вспоминая сейчас свои первые сессии в институте в качестве преподавателя, я краснею, но в то же время каждый раз благодарю Семена Борисовича за веру в меня, за доверие, за возможность расти рядом с ним, учась на своих собственных ошибках. На мой взгляд, психологу необходимо иметь достаточную определенность в области своих духовных ценностей и смыслов. Но не всем удается соединить духовное и душевное в работе с людьми. Мои учителя, прежде всего для меня целостные личности. Целостные это не значит святые, а те, кто стремится, чтобы  поступки сверялись с совестью, дела не расходились со словами, а слова не были пустыми. Конечно же, в жизни тоже не все так безупречно, но важно когда человек выстраивает свою жизнь согласно своим внутренним законам, знает цену слову. Когда Семен Борисович говорит о скромности, о необходимости уметь себе отказывать в чем-либо, о строгости к себе, это не пустые слова или лозунги, он учит своим примером. Именно от него впервые я поняла, усвоила, что гораздо важнее познавать себя и другого вглубь, а не вширь. Когда мы проектируем сессии в институте, это каждый раз творческая работа, где учитывается каждый слушатель, где важными становятся все мелочи. В одной из своих терапевтических сказок, он от лица главного героя сказал ту мысль, которая для меня является своего рода визитной карточкой Семена Борисовича. Герой говоря о своей возлюбленной, которая никогда не стала женой, о женщине, жизнь которой шла параллельно, лишь иногда соприкасаясь, сказал: «мне от нее ничего не надо, лишь бы она была жива». Большая роскошь, когда в мире у человека есть кто-то, для кого важно чтобы ты просто был.

  Андрей Владимирович Гнездилов. Умышленно избегаю всяких регалий, потому что ценю своих учителей не за их звания и научные степени: для меня они прежде всего Личности, люди посвятившие себя своему призванию – самоотверженно помогать человеку. Есть что-то общее между ними, не зря их объединяет многолетняя дружба и сотрудничество.

Андрей Владимирович человек, посвятивший себя смерти. Вот уже третий десяток лет он работает в хосписе, который основал в городе Санкт-Петербург; это был первый хоспис на территории бывшего СССР. До этого он работал с онкобольными людьми: взрослыми и детьми.

О том, что нам заповедано «быть как дети», знает человек любой религии, любого мировоззрения. Так или иначе, для взрослого человека детство привлекательно, чудесно. Дети, соприкасаясь с миром, способны видеть его без корысти, социальных установок и догм. Можно сказать, что дети максимально феноменологичны – каждое событие ценно, каждая минута важна, всё, с чем встречается ребенок – открытие. Со временем, по мере социализации, мы в большей или меньшей степени становимся «инвалидами» в этом измерении бытия Чудесного. Это измерение мы вытесняем из своей жизни как неполезное для взрослой жизни, «взрослых» отношений. Таким образом, со временем мы  утрачиваем способность ВИДЕТЬ, ОТКРЫВАТЬ, ЗАМЕЧАТЬ, СЛЫШАТЬ. Мы становимся заложниками того, что мы ХОТИМ (или то что нам НУЖНО) видеть, слышать, говорить, думать, знать.

Наверняка каждому известны случаи, когда на пороге смерти умирающий человек ожесточается, озлобляется, не может примириться с собой, окружающими, данностью, или сильно отчаивается, испытывает страх и ужас в связи с уходом. Андрей Владимирович, видит свою задачу в том, чтобы время отмерянное перед уходом человек использовал максимально полно, добавив в него Вечность…

Встречаясь, каждый день лицом к лицу со смертью, нужно, безусловно, иметь огромную силу духа, веру, любовь к жизни. И Андрей Владимирович предстает перед нами своей второй стороной –  он сказочник Балу (так когда-то прозвали его дети из онкологического отделения, когда он читал им «книгу Джунглей» Киплинга). Куклы, костюмы, театр живых музыкальных картин, колокола, музыка, сказки… Беседуя с ним постепенно теряешь чувство времени и в какой-то момент перед тобой уже не старец скованный болезнями, а беззаботный мальчишка, или средневековый принц из его сказок. Удивительно богата его душа, вместившая в себя такие крайние сущности как жизнь и смерть.

Нередко к нему приезжают люди, влекомые модным новым веянием в психологии, с просьбой научить сказкотерапии и куклотерапии. А он вместо этого сажает их напротив и начинает «сказку сказывать». От него требуют методы и ключи к сказке: ведь сказкой можно «работать» с клиентом, стать модным неординарным психотерапевтом.  Приходящие ерзают, сидя на старинном стуле в его замке, ожидая, когда же он закончит свою длинную, витиеватую сказку и приступит к «делу», к описанию метода. Такие, обычно уходят «ни с чем», метода никакого нет, сказка Балу была «просто сказкой». «Да, это самая мощная болезнь нашего века – учиться, учиться и никогда не начинать  жить», - говорит он. Понятно одно: либо человек способен полюбить сказку, остановив ход времени и впустив в себя каплю вечности, либо не готов. Тот же, кто отважится отказаться от своих идей усвоения нового «метода», и сядет, рядом глядя в бездонные глаза сказочника, наверняка узнает что-то самое важное о любви и прощении, о подвиге и отваге, о жизни и смерти…

 Среди моих учителей есть женщина Галина Миккин. Вспоминая  наши встречи с ней, невозможно писать психологично,  сразу в воздухе витает какая-то легкость, красота, эстетика. Галина Миккин, воплощение женственности, мудрости и профессионализма. Пишу эти строки и улыбаюсь. Недавно мы встречались в Киеве. Перед своим отъездом в Таллин, она позвонила мне сообщить, что забыла мне передать подарочек, а потому прикрепила его к моей книге в центре психологического консультирования, где я работаю. Приехав туда,  вижу маленький пакетик, в котором лежит необработанный кусок «королевского» янтаря. Меня накрывает волна счастья: мой любимый камень, воплощение моей бесконечной любви к Вильнюсу… откуда она знала? В этом она вся: она интуитивно знает, предчувствует.  Много ли вы знаете людей, старшего возраста которых вы станете слушать, боясь моргнуть, и увидев, что время близится к полуночи,  с грустью поймете, что нужно разъезжаться по домам. Что бы ни говорила Галина в этом звучит женская мудрость, радость, тонкий юмор и едва уловимая боль… Боль от неминуемых утрат и потерь, от того что жизнь включает в себя не только радость, но и страдание. Когда она рассказывала о том как переехала жить в Эстонию, где даже в далекие советские годы, мало кто понимал и хотел понимать русский язык, она начинала свой профессиональный путь, создав совместно с мужем первую школу видеотренинга (и это в далекие 70-е годы!). Конечно же темой ее диплома стала тема невербального общения – «а как еще было общаться? - шутит Галина, - если я совершенно не знала языка».

Хочу упомянуть и своих коллег, с которыми объединяет не только профессия, но и годы дружбы. Встречаясь, мы имеем возможность говорить о наболевшем, бросаться друг в друга анекдотами о психологах, делиться своими радостями и бедами. Собственно без них, без моих друзей, я была бы совсем не я. Сколько супервизий до полуночи, сколько звонков в выходные дни, сколько затянувшихся споров и дискуссий… Это обогащает нас, делает нас теми кто мы есть. На генеалогическом древе -  мы братья и сестры.

 Когда я приезжаю в Литву, я с радостью встречаюсь со своим другом и по совместительству учителем Робертом Пятронисом. Его тонкость, деликатность, тактичность подобны гомеопатии в психотерапии,  где забота о клиенте состоит в полном доверии клиенту и его способности меняться. Становится понятно, что встречи могут быть редкими, но настолько ценными, что воспоминания, отрывки диалогом память хранит очень трепетно.

Ирина Ивановна Власенко – талантливый человек талантлив во всем. Придя  к психологии довольно в преклонном возрасте, Ирина Ивановна стала помощником, ангелом хранителем семейного очага. Клуб для родителей «теплый дом», который она создала с целью воспитания родителей, уникален по своей сути. Ирина Ивановна создала уникальный экзистенциальный театр, в котором люди, принимая определенную роль, решают свои проблемы и трудности. Немудрено, что ставя спектакль десятки раз, она будто заново видела его героев, и каждый раз были новые акценты, новые смыслы, новые судьбы. Всё, к чему бы ни прикасалась Ирина Ивановна, будто от  касания  волшебной палочки преображалось, становилось светлым, обретало дыхание.

Вера Дмитренко – ушла из жизни тогда, когда я только начинала свой профессиональный путь. Уход Веры настолько трудно приживался в душе, что пришлось ехать на ее Родину, чтобы на ее могиле осознать тот факт, что ее больше нет с нами. Таланты Веры и восприятие, отношение ее к жизни, остались ценным даром для всех кто  был с ней знаком.  Ее любовь к фильмам, и созданное ею направление экзистенциальной фильмотерапии, стали подспорьем в моей жизни и в профессиональном деле. До сих пор звучит ее фраза «любите ли вы кино, как люблю его я?». Благодаря ей, я стала относится к кино серьезно, открывая для себя целые миры.

Очень не хочется кого-то упустить, забыть, недооценить. Убеждена в том, что спустя годы, в моей профессиональной родословной наверняка кто-то прибавится, жизнь щедро дарит встречи и порой эти встречи оказываются судьбоносными, решающими. 

Не могу не упомянуть о моем психотерапевте, имя которого, впрочем, открывать не стану, оберегая конфиденциальность наших отношений. Не секрет, что психологу, так же как и другим людям, и даже больше, необходимо проходить личную терапию. Наши встречи стали для меня не только возможностью душевного и личностного взросления, но и своего рода профессиональной школой. Своих клиентов я стала лучше понимать, обретя свой личный опыт в терапии. Во многих терапевтических школах, индивидуальная терапия является обязательным условием в подготовке психологов, но, увы, нередко это становится формальностью на пути к цели получения сертификата: человек ходит свои положенные сто или двести часов к терапевту, не имея по сути никакого запроса, а лишь выполняя предписания. К терапии, безусловно, нужно созреть – это процесс долгий, непростой, болезненный. Жизнь после терапии, вопреки иллюзиям, не становится легче, но должна стать лучше, качественно иной. Если меняется человек, неизбежно меняется жизнь. Терапия во многом изменила меня и мою жизнь. Поддержка этого человека и, самое главное, вера в меня как в человека  способного на большее, чем я сама о себе думала, ее вера в мою силу справляться с вызовами судьбы -  помогали мне вновь и вновь вставать тогда, когда казалось бы не было больше сил. В этом совместном труде, не только исцелялись мои раны, и появлялись силы для роста, но открывались по-новому мои отношения с другими людьми, с собой, с Богом.

Когда я пишу о своей «профессиональной родословной», то, конечно же, мне стоит упомянуть и тех, кто, возможно, не влиял на меня так непосредственно, лично, но чьи труды, безусловно, легли в основу моего профессионального становления. Из нынешних психотерапевтов, те, у кого я имела честь и радость учиться Эмми ванн Дорцен, Саймон дю Плокк, Герд Ахенбах. Их вклад в меня вошел большей частью через теорию, но встречи всегда были живыми, яркими.

Не могу не упомянуть и классиков психотерапии, философии и богословия, с которыми знакома не была (с некоторыми и не могла быть), но труды, которых также, играют большую роль в моем профессиональном становлении. Мне близки: священник Александр Шмеман, Пауль Тиллих, Карл Ясперс, Людвиг Бинсвангер, Мартин Бубер, Серен Кьеркегор, Жан-Поль Сартр  – их труды вдохновляют меня каждый раз по-новому, открываясь новыми глубинами. Их современных терапевтов мне близки Р.Лэйнг, Дж.Бюдженталь, К.Витакер, Р.Мэй. Но, пожалуй, самый важный источник моего творческого вдохновения была и остается именно художественная литература.

Хотя на первый взгляд это, казалось бы, не относится к психотерапии, но многому я научилась, работая при Свято-Троицком Ионинском монастыре. По сути, там, у входа в ботанический сад, в котором находится монастырь, начался мой профессиональный путь. И хотя был опыт работы до этого, но всерьез я  решила посвятить себя  психотерапии именно когда стала трудиться при монастыре. Доверие, оказанное мне велико: мне нужно готовить волонтеров для различных социальных направлений (детские дома, интернаты, больницы, хоспис, дом престарелых, инвалиды, одинокие старики). Рядом с волонтерами, координаторами и руководителями (в лице духовенства), я продолжаю многому учиться. Доверие мне людей живущих и работающих при монастыре ценно и важно для меня, очень хотелось бы его оправдать своим трудом. Именно при монастыре, благодаря журналу «Отрок» и писателю Густаву Водичке, я научилась писать свои первые статьи, тут же были изданы мои первые книги. Уроки Густава Водички это всегда шоковая терапия,  во время которой отсекается напускное, пафосное, лишнее, и открывается возможность увидеть что-то подлинное. До сих пор для меня остается загадкой, как за несколько дней проведенных  рядом с ним, переворачивается сознание, и я начинаю более явно видеть неискренность в собственных текстах.  Его курсы это всегда  еще и терапия,  а не только писательское мастерство или ораторское искусство. Ушел страх перед публичными выступлениями, новыми встречами, группами, консультациями – как бы не вел себя человек, по сути, в каждом из нас неистребима потребность любить и быть любимыми. Людей нужно любить! – пишу и слышу интонации Водички.

Я очень радуюсь тому, что Бог послал мне таких, моих учителей. Описывать их трудно как и описать то, что я получила от них, что дала им, какой стала рядом с ними. Эрих Фромм когда-то сказал: «обладание относится к вещам, а вещи стабильны и поддаются описанию. Бытие же относится к опыту, а человеческий опыт в принципе невозможно описать… Можно исписать целые  страницы, пытаясь описать улыбку Моны Лизы, а улыбка, запечатленная на картине, так и останется неуловимой, но не потому, что она так «загадочна»…  Однако ни одно из (этих) переживаний не может быть полностью выражено с помощью слов. Слова – это сосуды, наполненные переполняющими их переживаниями. Слова лишь указывают на некое переживание, но сами не являются этими переживаниями. В тот момент, когда с помощью мыслей и слов я выражаю то, что я испытываю, само переживание уже исчезает: оно иссушается, омертвляется – от него остается одна лишь мысль. Следовательно, бытие невозможно описать словами, и приобщиться к нему можно, только разделив опыт» (1).

Я хочу закончить словами из книги Карла Витакера «Полночные размышления семейного терапевта», поскольку они абсолютно точно выражают то, что я испытываю рядом с каждым из тех о ком здесь шла речь. «Если вы познакомились с людьми, совершившими прыжок в «сейчас» то обнаружите, что наиболее яркое в них – их личность, способность присутствовать. Я по-своему говорю об этом так:  я знаком с несколькими людьми в этом мире, которые всего-навсего скажут: раз-два-три, и это станет для тебя значимым переживанием». В моей жизни есть эти люди, я радуюсь тому, что могу учиться у них, беседовать с ними реально, в письмах, или даже в своих мыслях. Во мне, теперь как кровь по венам течет их вклад, их внимание, их профессионализм. И всегда это просто и ясно как «раз-два-три».