"Да святится Имя Твое"

Я часто вспоминаю Бога в своих словах. Но редко вспоминаю именно Его. Обычно, по непонятно когда усвоенной, привычке, я произношу Его Святое Имя всуе, впустую. Откуда взялись все эти слова связки? Понять сложно.

Мой дед не произносил имя Господа всуе. По-крайней мере, за свою сознательную жизнь я этого не слышала, а виделись мы часто – жили совсем рядом. Может оттого что был совсем немногословен, неспешен в словах?

Он был атеист. Не идейный, а как он говорил, по наследству. «Таким родился, таким умру. Что на старости лет меняться? Родители мои партийные были, я всю жизнь Родине отдал, какая уже разница какой я, меня не переделать уже» - говорил он мне, приходя ко мне в дом и разглядывая иконы в углу. На иконы он смотрел с любопытством и даже трепетом, по крайней мере мне так казалось. Перехватывая его взгляд, я спрашивала у него, стараясь не быть навязчивой: «деда, а ты веришь в Бога?». Ему отчего-то становилось неловко, он начинал суетиться и даже нервничать, что на него совсем не похоже, и мы начинали разговор о последних новостях из жизни родных и близких.

 В разговоре, дед, как все мужики, иногда мог позволить себе крепкое словечко. Но вот, чтобы он имя Бога вставлял во фразы или между ними – такого не было.  Я же грешу тем, что нет-нет да и скажу  в сердцах, что-то типа «Боже, мой!» не как молитву, а так, для связки слов. Скажу и спохвачусь – да слово не воробей, вылетело уже...

  

Помню дважды, дед   все же вспомнил Бога. Первый раз, когда умерла моя бабушка, его жена, мать его трех сыновей. Мне было тогда всего шесть лет. Но я хорошо помню деда, постаревшего и неловкого в движениях, приехавшего после похорон в опустевшую, хотя и  людную квартиру. В память врезался его глубокий вздох с таким надрывистым «Господи! Люся, Люся, как же я один остался!?». Я отшатнулась от него, подумав: «ну вот, с ума сошел. С кем он разговаривает?».  Я была убеждена, что дед не просто так сказал это, а вроде как Бога позвал, и мне было отчего-то за него неловко: людей в квартире много, можно с ними говорить, а Бога-то тут нет. Так мне, глупой, тогда казалось.  После этого вздоха, дед прожил  двадцать пять  лет -  крепкий, сильный, с трезвым умом и житейской мудростью, не изменяя, тем не менее, своему «сложному характеру» и Люсе.

Второй вздох был посвящен мне.  Переживая период тяжелых скорбей, я поведала ему, как другу, свою беду. Дедушка сидел на кухне за обеденным столом. Не поднимая на меня глаз: наверное, он не знал, как правильно выразить свою жалость, он молчал. Потом попросил выпить сто грамм. Передвигаясь по кухне, я услышала за своей спиной: «Господи, тяжело-то как!». Меня словно током ударило. Когда дед, ушел к себе домой, я уже готовилась ко сну: в тот день он засиделся у нас. Спала я крепко, впервые в то смутное, тяжелое для меня время.

 Вот уже несколько лет, как его нет с нами. Он был крещен в детстве своей бабушкой тайком от родителей. Дед считал себя атеистом, отдавая дань своим родителям, оставаясь верный всем, кого он любил. Но отчего-то воспоминания о нем, порой так укрепляют меня в моей слабой вере.